Славно отгремели юбилейные мероприятия в честь 80-летия легендарного Ивана Степанова, великого якутского баса, народного артиста России и Якутии, лауреата l степени Международного конкурса им. Ф. И. Шаляпина, лауреата Государственных премий имени П.А. Ойунского, А.Е. Кулаковского и премии «Человек труда»-2025.
Дом как музей
Иван Прокопьевич не почивает на лаврах. Привыкший много работать, продолжает это делать и сейчас — пишет дневник воспоминаний, прикрепляя к страничкам листки отрывного календаря.
Просторная гостиная в его доме давно превратилась в кабинет.
«Вот моё рабочее место, — говорит он и кивает мне на лёгкое плетёное кресло, приглашая присесть за один с ним стол. А стол величественный, исторический, с портретом Первого Президента Михаила Ефимовича, и кто только за ним не сидел вместе с хозяином! Народный художник СССР Афанасий Осипов, например, тут за какие-то полчаса сотворил портрет знаменитого певца и теперь этот портрет выглядывает из-за спины Ивана Прокопьевича.
— Любимый стол! — басит певец. — Тут у меня и мастерская, тут и столярничаю, здесь и пишу, и обедаю. Видите, лак на полу совсем поистёрся!..
Эта комната больше музейная — ее украшают портреты Марка Жиркова и Гранта Григоряна, скульптурные фигурки Ивана Шаляпина, Льва Толстого и Максима Горького, купленные по случаю вместе с женой Танюшей в универмаге, и расположившиеся теперь на раритетном старом пианино. На стенах — портреты дорогой мамы, Танины акварели, картины и деревянные маски, изготовленные Иваном Степановым — еще одно интересное его увлечение.
В шкафу за стеклом хранится большая коллекция колокольчиков, которые дарили ему друзья, дети, самый привозил из-за границы, а самый большой — флотская рында — под потолком. Можно качнуть и услышать звон. Дон!
Наверху в комнатах тоже хранятся картины — Танины и дарственные, они стоят даже в библиотеке, большую часть которой составляют издания о великом Шаляпине, его кумире. Пока мы ходим по дому с экскурсией по дому, Иван Прокопьевич мне рассказывает и из этих его рассказов получились небольшие зарисовки.
Неслучайные случайности — Я очень рано встаю. Раняя птичка, я родился в 4 утра 14 минут 14 июля 1945 года. 14 сентября — святой для меня день — это день рождения Суоруна Омоллоона, благословившего меня петь Ньургуна Боотура в опере на его либретто. Именно в этот день в Театре оперы и балета имени Суоруна Омоллоона отметили мой юбилей выставкой и гала-концертом «Великому басу Якутии посвящается».
Совпадение или провидение?
Крестьянский сын
— Я и не думал, что когда-нибудь стану певцом. Я же сын колхозника, крестьянский сын. Мои родители были необразованными, за школьной партой не сидели ни минуты. Зато отец был кадровым охотником и метко стрелял из винтовки. А, значит, дома бывало свежее мясо.
Фото взято у Sakhalife.ru
Мама, помню, заболела туберкулезом, когда работала в Майе дояркой. После войны кормить коров было нечем, мужских рук не хватало. И вот она взяла быка и отправилась за сеном. Сама привезла, сама разгружала и, видно, простыла. Болела тяжело, и в городе ее положили на операцию в больницу — красивый двухэтажный дом на озере — туберкулезный стационар. Моей маме спас жизнь приезжий хирург, как оказалось, военный. Его после войны специально отправили в Якутск, потому что туберкулез страшно косил людей, это был настоящий ад. Но мама благодаря русскому хирургу выздоровела, и эта больница мне казалась самой замечательной.
Деревенская закалка
Сельская жизнь, как сказал бы Максим Горький, мои университеты. Хотя не университеты — школа. Я молодым был рисковым, шустрым. И комбайнером работал, и трактористом. Лес рубил, землю копал — всё было. Много косил в летнее время. И охота, и весенние утки, и осенью сохатина, и постоянно рыба, — всё это было. Карась, так тот у меня всегда водился...
Я мог бы спокойно жить в деревне, печку топить, есть жирное мясо... А стал певцом. Такая штука.
Уральская мама
В консерваторию я очень легко поступил благодаря профессору Зое Васильевне Щёлоковой. Я, видимо, понравился ей, и она, прослушав меня, определила в свой класс. И отношение ко мне было материнское. Сама Анастасия Лыткина, педагог нашей Альбины Борисовой, тоже у нее училась.
Кстати, очень толковая была наша Анастасия Петровна, и если б работала в консерватории, тоже стала бы профессором, и Альбину Михайловну она очень хорошо учила.
А Зоя Васильевна стала музыкальным педагогом во времена Сталина. Очень суровая, требовательная, ответственная, она воспитала не одно поколение достойных певцов из Якутии, Бурятии, других уголков большой страны. Если материал не усвоил, уже всё — вон! «Иди учи! Потом придёшь! Всё!»
Фортепианный мучитель Вокальный факультет имел тогда очень сильных хороших педагогов. Это была ещё старая школа — они же в своё время учились у старых мастеров.
В приёмной комиссии сидела Нонна Геннадьевна Гомозова, профессор, заведующая факультета фортепиано, тоже по-матерински относилась к национальным кадрам. Она была ученицей Берты Соломоновны Маранц, а та в свою очередь была студенткой самого Генриха Густавовича Нейгауза.
И она была нам как мама.
Но я считал, что урок фортепиано мне совершенно не подходит.
«Что вы меня мучаете, — сопротивлялся я Нонне Геннадьевне. — Я же всё равно музыкантом не буду, пианистом не стану!»
Она терпеливо меня убеждала, что это поможет мне чувствовать музыку, разучивая партию. Хоть одним пальчиком.
Старая школа
Еще работала у нас Вера Баева, ученица Щёлоковой. В свое время у нее был, говорят, очень красивый, камерный голос. Но одна нога была короткая, и она прихрамывала, из-за чего в Большой театр её не приняли. И она стала преподавать. Вера Михайловна была молодой, ещё в голосе, пела в камерных концертах, никогда от выступлений не отказывалась.
После нас пошло молодое поколение педагогов. Не знаю насчет качества обучения, за это не ручаюсь, а у нас тогда всё было строго.
Зоя Васильевна всегда за нами следила, всегда нас проверяла. Внезапно придёт в нашу студенческую общагу — она располагалась неподалёку от консерватории, через улицу — и смотрит, чем мы там занимаемся. Может, шуры-муры крутим?!
А мы всегда были на месте, всегда при деле. Я всё время рисовал, не бросал это дело. Я ведь до этого Художественное училище окончил, и дипломную написал на «отлично».
Первые шаги
— Одним из первых моих гримов был Мельник в опере «Русалка», сцена сумасшествия. Вот он, Вороном летает. Вот это мой рисунок, всё написано тут. Помню, костюма на выпускном экзамене не было в консерватории, так мы одолжили театральный... И костюма Князя не было, тоже одалживали. Эти сложные партии, басовые, я пел на одни «пятерки».
А первым спектаклем после консерватории в родном театре 27 апреля 1974 года в рамках I республиканского фестиваля Якутской музыки стала премьера спектакля «Неугасимое пламя», огласившая рождение новой национальной оперы. Ее поставил первый главный режиссёр Музтеатра Леонид Винокуров по либретто Суоруна Омоллоона по мотивам произведения Платона Ойунского «Сумасшедший Никус». Это историко-драматическая опера Николая Берестова была создана в 1966 году в соавторстве с поэтом Иннокентием Эртюковым.
Леонид Винокуров, сын Чагылгана, был очень талантливым, но прожил очень короткую жизнь. Он трагически погиб на охоте в возрасте 28 лет. Вне конкуренции
— Не только у нас, но и у бурятов кадры тоже сильные были. Неслучайно Зоя Васильевна была награждена званиями заслуженного деятеля искусств и Якутской, и Бурятской АССР. У Щёлоковой, например, учился Дугаржап Дашиев, народный артист СССР. Мы с ним одно время в одной комнате жили на пятом этаже, были с Дугаром, как братья — всё время вместе. Вместе ели, пили, и мама была одна — Щёлокова. У Дугара отличный был голос, красивый тембр. Сам статный, высокий.
Он и в Якутск приезжал, и мою Танюшу знал, а я — его первую супругу Наташу. В те времена в нашей консерватории были сильные голоса, из Бурятии учились в основном мужчины.
Но почему-то баса не было. Трижды в консерваторию организовывалось прослушивание, больше ста человек через это прошло, и ни у кого из них не было баса. Я был единственным. У меня просто не было конкурента.
У вас бас!
— До консерватории я в театре художником работал — музыкальным, драматическим. Вот так, щеткой красил. Потом думаю, что-то не то. Я хотел просто работать — без шума, тихонько, сам по себе. Но этого не было. Иногда по вечерам собиралась очень весёлая компания — это было как-то не по мне.
И Анна Ивановна Егорова — очень строгая, умная, голосистая, самая популярная по тем временам певица, народная артистка РСФСР и ЯАССР, ей в ту пору было где-то под пятьдесят — обнаружила, что у меня есть голос...
А до этого я к Февронии Баишевой ходил на прослушивание. Феврония Алексеевна, она, как и я, тоже Мегино-Кангаласская. Маленькая, худенькая, стройная, строгая, и всё время по-русски разговаривала.
Говорит: «У вас бас, но вы грамоту-то музыкальную не знаете! Будете у нас два года работать. Музыкальная грамота вам поможет, учиться будете...».
Боже мой! Я в Художественном учился пять лет, и еще учиться?! А когда ж я работать-то буду?! На что же мне жить?! «А после практики, — продолжает, — мы вас отправим в консерваторию».
А у меня семья. Мы уже с Таней поженились, и даже первый сын родился — по рукам, по ногам я связан.
Деньги молодой семье нужны были всё время, и где-то надо было подрабатывать. Я начал было в хоре петь, но не успевал и сбежал потом от Февронии Алексеевны...
Иван Степанов с Татьяной Свой художник — В художественном училище работал Леонид Александрович Ким — мой педагог по живописи. Это он потом сделал большой портрет Хана Кончака. Писал с натуры. Мы рядом же жили. Говорит: «Давай приходи! Портрет писать будем».
Оказывается, он большой любитель оперы, и много слушал Максима Дормидонтовича Михайлова — королевского баса в Большом театре. Ну а я был его хорошим учеником.
И даже на четвертом курсе консерватории делал творческую выставку своих карандашных рисунков. Выставка была хорошая, все друг другу узнавали. «А-а-а, — показывали пальцем, — это же Толя Бабыкин».
Бабыкин-то Анатолий Алексеевич — ведущий солист оперы Большого театра. Заслуженный артист РСФСР. Мой друг. Близкий очень. Все вместе мы были всегда: вместе голодали, вместе радовались. Всё было у нас пополам — и горе, и радость.
Крутая пятерка
— В поколении 70-х нас было пять человек, пополнивших театральную творческую труппу после консерваторий: Александр Самсонов, Анегина Ильина, Ая Яковлева, Мария Николаева.
В 1973 году я окончил Уральскую консерваторию, и сразу — в Якутск.
Театр потихоньку набирал свои кадры — солистов, хористов, происходила смена поколений, а на смену приезжим певцам, работавшим по контракту, приходили собственные артисты.
Работы много было. Помню, в неделю по два, по три раза выходили петь спектакли — и русские, и якутские.
Между этими успевали заниматься разучиванием премьерных спектаклей, проводили выездные концерты, очень много гастролировали по республике. На целый месяц, бывало, нас отправлял замминистра культуры Василий Босиков. Он был выдающийся организатор, и когда выезжал на ярмарку вокалистов, вёз в Якутск самых лучших. У нас они делали свой репертуар и затем уезжали, покоряя сценические площадки крупных городов. Якутск был для них хорошей школой, ступенью к взлёту.
Вперёд, Ваня Степанов!
— Дирижёром тогда был Юрий Николаевич Степанов — тоже русский, приезжий из Воронежа, с женой, семьёй, здесь он работал лет десять, даже больше. Это очень хороший был крепкий музыкальный организатор. «Кровь из носа, вперёд, Ваня Степанов, где ты там?! Замени, замени Матвея Лобанова!» — кричал он.
У Матвея Матвеевича уже возраст был для оперного певца солидный. К тому же, он был полузрячий, часто требовалось его заменить. Но голос — голос у него был что надо.
О Марке Слепцове
— Помню, с моим концертмейстером Марком Слепцовым, когда над «Борисом Годуновым» работали, от партитуры не отходили 24 часа в сутки. Уходили подальше от лишних глаз, занимались не в театре. Дома.
Марк Маркович был не только виртуозным пианистом. Это мой соратник, наставник. Он же музыкальный человек! С детства учился в школе одаренных детей в Ленинграде. Родители — народные артисты, щепкинцы, образованные, грамотные — хорошо понимали, что такое классическая музыка, и ребёнком его специально отправили в Ленинград, а потом в Свердловскую консерваторию. И затем еще он учился на режиссёра! Такой Музыкант!
Он мне всегда помогал разбирать мою партию, объяснял, что требует эта музыкальная фраза или что думает Борис Годунов, как ему уговорить эту нищету российскую...
Всё в музыке, всё в ней
— Всё в музыку упирается, хочешь, не хочешь, а надо быть всегда в образе, музыка в этом помогает.
Вот драматические артисты работают без музыки — это очень, очень сложно. А нам гениальный Мусоргский всё написал! Так как же поверхностно можно играть?!
Некоторые, посмотришь, не знают, куда руки девать, то в карманы засунут, то машут ими, будто пропеллером.
Смешно это просто!
Опера, оперная музыка — это очень интересная штука. Море! Океан! А глубины нет — не видно. Где-то есть, конечно, но не находишь. Широкая — сколько угодно можно творить! Если фантазии только хватает, если сердце стучит правильно.
Это музыка все время в сердце стучится...
Первый среди первых
— В мае 1982 года в Москве, на сцене Центрального концертного зала «Россия», а также в Большом зале Ленинского мемориала в городе Ульяновске прошли Дни литературы и искусства Якутской АССР к 350-летию вхождения в Якутии в состав Российского государства. Партийные бонзы, слушавшие чудесные якутские голоса, поинтересовались, какие звания у этих певцов и очень удивились тому, что званий еще нет.
Именно тогда солисты театра Наталья Христофорова, Иван Степанов и Семен Оконешников, минуя республиканские ступени, были сразу награждены званиями заслуженных артистов РСФСР. А вернувшись, провели в Якутске свои творческие вечера.
В 1984 году Ивана Степанова пригласили в Большой театр попрактиковаться — тогда продюсер Валерий Шадрин добился, чтобы выделили гримерку Ивана Шаляпина. И когда он выступал в Доме-музее Шаляпина, ему всегда шли навстречу.
Ну а 23 мая 1993 года в Колонном зале Дома Союзов состоялось торжественное награждение лауреатов Международного конкурса им. Ф. И. Шаляпина и I конкурса басов России имени Ф. И. Шаляпина. Лауреатом первой премии стал ведущий солист оперы Иван Степанов.
А претендентов было 33 — со всей России.
Звание народного артиста вручал президент России — Очень понимающий человек был Борис Николаевич, дружил с великим Штоколовым, окончившим нашу Уральскую консерваторию.
Борис Николаевич высокий, спортивного телосложения и большого голоса человек. Русский богатырь.
В постпредстве, куда он заглянул на 45 минут — у него же весь день расписан — а остался на четыре часа, сразу дал команду вечернее мероприятие перенести на завтра.
Перед президентом России пели ведущие солисты театра, аккомпанировала Аиза Петровна Решетникова, дочь великого актёра Петра Решетникова.
Когда Иннокентий Тарбахов вынес большую тарелку со словами: «Строганина такая жирная, смотри!». «Ну, — заулыбался Ельцин, — Это у меня знакомая закуска!»
Большой кусок взял. Съел. И еще якутские блюда выносили — тарбаховские, все ел с большим аппетитом. Михаил Ефимович сидел напротив. Два президента — глаза в глаза. А по сторонам — народные художники, писатели, государственные деятели, Зоя Корнилова была и другие.
Ельцин пришел с охраной — огромными парнями, крепышами такими, которые держали в руках черные чемоданчики с государственной тайной внутри.
Мало ли что!
Мне выступать — Ельцин ел. Руки огромные, перед ним потроха, видимо. Аппетитно так ел.
Я начал. А он держит нож с вилкой, на меня смотрит.
Вначале я исполнил «Бу Лена» Захара Степанова — очень удачная песня и слова очень хорошие. А потом «Эй, ухнем!».
«Надо же, — говорит. — Якутский Штоколов! Какое у него звание?»
Михаил Ефимович ответил. Тогда Ельцин говорит: «Немедленно решите все формальности и подготовьте мне на подпись документы!» .
А летом прилетел на вертолёте в Таттинский улус на Ысыах и вручил мне звание народного артиста России.
Всё очень просто.
Все гениальное просто.
А мы сразу надели на него якутскую шубу и шапку.
Про детей — Сегодня на гала-концерте я исполнил «Бу Лена» Захара Степанова и «Сахам Сирэ барахсан» Гранта Григоряна. А ведь я не пел с тех пор, как умер Айаал, думал, смогу, не смогу...
... Мы с Таней как поженились, жили самостоятельно, от родителей отдельно. Сыновья наши у моих родителей воспитывались в деревне. А потом в городе сразу в школу пошли и учились очень хорошо. Средний сын очень талантливым был художником, имел хорошее чутьё. Работал на фабрике «Сардана», но времена менялись, началась алмазная огранка, и он стал огранщиком. И вот ему 32 года, и утром звонок: «Нюргуну плохо!». Мы рванули к нему, а уже всё. Врачи там, а сердце остановилось...
И старший сын Айаал у нас был очень мозговитый. Он руководил НИИ сельского хозяйства, возглавлял Министерство сельского хозяйства, работал в правительстве, имел звание «Заслуженный работник народного хозяйства» и был Почетным работником агропромышленного комплекса России.
Тоже сердце.
Хорошо, что внучата живут рядом, с нами в одном дворе. Внучка Индилена с мужем Сергеем работают в театре, потому малыши иногда остаются дома, и к ним наведывается прабабушка — Татьяна Георгиевна, моя Танюша. Хоть и не так часто, как раньше, а раньше, бывало, пропадала там с утра до вечера.
Я внучат все время вижу в окошко, а то и забегают к дедушке, несут гостинец...
Да они и на концерт к своему любимому и великому дедушке пришли и слушали его все три часа. Самое милое, доброе фото — с ними, малыми ребятишками, со своей большой и любящей семьёй.
Ну а мы на этом, пожалуй, закончим свои зарисовки. Очень многое осталось за этими строками — да разве в одной небольшой статье расскажешь о столь великом человеке и его полном событий жизненном пути! Следующая наша встреча, надеюсь, не за горами, потому что уверена, что все краски о Иване Степанове еще ждут своего часа. С юбилеем, Иван Прокопьевич! Будьте счастливы!
Иван Степанов и автор интервью Елена Степанова.
Фото автора, из личного архива Ивана Степанова и музея ГТОиБ