В очередном номере "Огонька" Наталья Радулова рассказала о дочери оленевода в Париже.
"В эвенкийском языке нет слова "праздник",— пишет французская исследовательница Александра Лавриллье.— Говорят "бакалдын" — встреча. Поэтому праздник оленеводов считается более важным, чем Новый год". Александра знает, о чем пишет. Несколько лет назад она приехала в Южную Якутию, чтобы собрать материал для диссертации, изучить язык, быт и культуру эвенков. Доизучалась до того, что вышла замуж за оленевода, родила дочь и даже стала преподавателем в кочевой школе для начальных классов.
Об этой женщине мне рассказала Галина Кэптукэ, эвенкийская писательница. Да о француженке, что влюбилась в кочевника и поселилась с ним в чуме, все знают. Но не все знают, что Александру больше привлекло — оленевод Павел Васильев или мир, в котором он живет. Не случайно в каком-то журнале этнограф Лавриллье написала: "Мое сердце бьется от бескрайности тайги. Поворачиваешься на 360 градусов, а вокруг никого". Кэптукэ машет рукой: "Ой, развелись они уже". Так что, может, семью доктор антропологических наук Парижского университета Сорбонны и не сохранила, но зато все еще пытается спасти умирающую культуру малых народностей, например создает мультимедийные пособия по изучению эвенкийского языка и распространяет их по всем национальным селам. "А главное,— говорит Кэптукэ,— еще одна эвенкийка появилась, наша Надя". Девочку с необычным именем Надикан, которая говорит на трех языках, все эвенки, которых в России всего-то около 37 тысяч, считают своей. "Наш ребенок! Она знает наш язык, наши традиции, она отцовских корней. Вот осенью ее во Францию провожали, плакали. Мы ж, исчезающий народ, каждое свое дитя бережем. Никто не хочет умирать: ни человек, ни этнос".
Сейчас Надя учится в Париже: кочевая школа — это хорошо, конечно, но французское образование девушке не помешает. "Трудно ей было поначалу там,— объясняет Кэптукэ.— Когда Александра, помню, уезжала защищать диссертацию, то брала еще маленькую Надю с собой. А та каждый вечер плакала по-эвенкийско-русски: "Тут дэмэрэ! Тут плохо! Я хочу к папе в тайгу"". Детсадовская воспитательница как-то предложила ребятам рассказать, кем работают их родители. Надя долго объясняла, что ее папа путешествует по стране, где даже в мае лежит снег, что он ездит на оленьих упряжках, пьет чай из металлического чайника, читает заклинания против бури, ходит на рыбалку и охоту, носит украшение в виде лапки гагары, делает сыр, заливая молоко в кишки оленя и подвешивая их над костром, но так ее никто и не понял. "Кто же он? — недоумевали все, включая воспитателей.— Пастух? Охотник? Почему он в такой мороз живет в палатке, среди шкур? У него нет денег на нормальный дом? Или ты все придумала?" На следующий день Надя тихо сняла со стены фото — ее папа в национальном костюме среди оленей — и отнесла в детсад. Тогда маленькие французы охнули: "Настоящий!", а потом закричали все разом, перебивая друг друга: "Ясно! Все теперь ясно! Твой папа — Санта-Клаус!" Надя потом гордая ходила, звонила в Россию: "В Париже ни у кого нет такого отца, как у меня. Все дети завидуют мне".
Кэптукэ об этом даже рассказ написала — "Мой папа — Санта-Клаус" — и прочла его во время своего выступления на фестивале северных народов "Большой Аргиш", который прошел в Норильске. Нади на фестивале не было — она приедет в Россию только на зимние каникулы. Тогда и будет ее с папой "бакалдын" — французско-эвенкийская встреча, что лучше Нового года.