Док «Рай» стал одной из главных премьер национального конкурса Beat Film Festival, который проходит сейчас в Москве. Режиссер Александр Абатуров снимал его в селе Шологон Горного улуса и показал, как жители маленького села борются с природной стихией. Автор документального фильма признается, что на идею фильма повлияла поездка в Якутию в 2020 году. Абатуров также в разговоре с журналистом «Коммерсанта» рассуждает о культуре саха, колониализме и рассказывает о съемочном процессе в маленьком якутском селе, жителей которого он называет «мой краш». Он говорит, что селяне с одной стороны испытывали гордость из-за интереса к ним, с другой — хотели показать миру, каково жить в отдаленном уголке страны. Что вот мы тут с лопатами, с ведрами — женщины, мужики и подростки — тушим тайгу, говорит режиссер Абатуров.
Приводим отрывок из интервью:
То есть идея была в том, чтобы снять фильм про огонь?
Да, сначала был огонь — и больше ничего. Потом появились лесные пожары, потом — Сибирь, поскольку я сам оттуда, потом — что история будет рассказана от лица местных жителей, а не профессионалов. И так в 2020 году я впервые приехал в Якутию и нашел отдаленную деревню, где мужчины, женщины и подростки, все — как могут, с ведрами, пытаются потушить лесной пожар. Тогда я понял, что наконец-то фильм найден.
То, что вы снимали в год аномальных пожаров,— совпадение?
На самом деле там уже несколько лет происходят аномальные пожары, просто в 2021-м они были ближе к Якутску, куда журналистам элементарно проще доехать. Хотя Якутия горит давно. Это же связано с изменением климата — то, о чем ученые так долго говорили, стало реальностью. Другое дело, что лесной пожар — это непредсказуемое живое существо. Где он появится, как и сколько будет продолжаться, было непонятно. Хотя у меня был подробный сценарий фильма, я не мог быть до конца уверен, что мы снимем то, что хотим. И когда мы приехали на съемку, то неделю искали деревню, где будем снимать. И нашли Шологон. Это маленькая, тупиковая деревня, через которую не проходят никакие трассы, где живет много пожилых людей и молодежи с крашеными волосами,— нам про нее так и рассказывали. В Шологоне мы снимали три недели, пока не пошли дожди.
Во время просмотра почти на физическом уровне ощущаешь дым и гарь, и я все время думал — чем же вы там дышали?
Респираторы быстро отпали, потому что в них невозможно работать. Ну и мы старались быть ближе к героям, а там никто не предохраняется, каски и маски не носит. Мы больше переживали за технику, чем за свои легкие. У нас была группа из четырех человек — я, оператор, звукорежиссер и механик камеры, который очень сильно нас прикрывал. Он, как военные из «Цельнометаллической оболочки», которые свое оружие каждый вечер разбирали, продувал и прочищал всю механику, чтобы она продержалась до конца съемок. Вообще, конечно, это был своеобразный опыт. Когда мы спали в лесу, например, там очень странные сны снятся. Ты словно бы плаваешь в этом дыму, накрывает ощущение нереальности происходящего, граница между сном и не-сном стирается. И я постарался передать это в фильме.
В этом же ДК местная администрация разместила еще и пожарных, и он у вас получится таким архитектурным героем, почти что линчевским вигвамом.
Мы, кстати, тоже жили в этом куполе. Да, безусловно, Линч — один из моих любимых авторов, и магическая составляющая в «Рае» для меня была важна. Она была прописана в сценарии, но совсем иначе, а благодаря этому детскому спектаклю и этому Куполу сохранилась какая-то сказочность, чистота вот этой детской магии. Я еще все время цеплялся за обращение к огню как к какому-то чудовищу. Люди, когда говорят о пожаре, говорят о нем как о живом существе: он засыпает вечером, просыпается, когда слишком жарко, его пытаются поймать, он убегает. Это даже не магический реализм, а, в общем, реальная магия. Но при этом я очень старался не впасть в какую-то экзотизацию, и, надеюсь, никто не подумает, что вот, белые люди приехали снимать отсталых туземцев с их примитивной магией.
Как раз хотел спросить: не боитесь ли вы обвинений в ориентализме и колониальном взгляде, когда берете элементы чужой культуры и используете их в своем кино?
Мне кажется, что разговор о колониализме должен начинаться с вопроса о том, почему вообще эти люди в XXI веке с ведрами тушат тайгу. Об отношении Москвы к регионам, о том, что в беде люди оказываются предоставлены сами себе. Что же касается моего взгляда, то меня в культуре саха интересовала не экзотика, а общечеловеческое измерение. Отношения человека с огнем — очень древняя история, которая есть в любой культуре. При этом она очень живая, это не что-то музейное, она существует одновременно с дронами и спутниковой связью. Мы даже придумали определение для всего этого — «спутниковый шаманизм», можно так обозначить стиль, в котором мы работали. Не только визуально, но и, кстати, с музыкой. Мы не используем традиционные якутские музыкальные инструменты, на звуковой дорожке фильма нет горлового пения, но зато есть очень много перкуссии. Это музыкальный инструмент, который присутствует во всех культурах, как и огонь. Мы хотели, чтобы в фильме древность и современность встретились и дали то звучание, которое ты чувствуешь кожей, находясь в горящей тайге.
Как местные жители реагировали на присутствие съемочной группы?
Местные жители — это, как молодежь говорит, мой краш. Они невероятно классные, несгибаемые, они все время шутили. Когда у нас уже тряслись поджилки, они продолжали шутить шутки. И все время нас спрашивали: «Что тебе надо для фильма? Чем помочь?» У них еще была какая-то гордость за то, что в Шологоне кино снимают. За поселок, за деревню свою. И мне кажется, они еще хотели сами показать миру, что у них происходит. Что вот мы тут с лопатами, с ведрами — женщины, мужики и подростки — тушим тайгу.
Почему фильм называется «Рай»?
Тут все очень просто. Рай — это место, где мы живем, и только от нас зависит, превратится ли он в ад. Что мы, к сожалению, видим все чаще в последнее время. Потому что, когда я снимал фильм о маленькой деревне, на которую нападает огромный дракон, я не думал, что через год эта метафора станет настолько болезненно-актуальной.
Док «Рай» получил приз международного фестиваля документального кино IDFA за лучшую операторскую работу в прошлом году.
Горный район в 2021 году максимально пострадал из-за лесных пожаров. В середине июля в улусе действовал 21 природный пожар. На тушение огня в первую очередь выходили жители сел, организовавшись в добровольческие отряды. У местных властей не хватало денег, чтобы оснастить их лопатами, противопожарными ранцами, экипировкой. Кроме того, местные администрации сообщали о нехватке средств на прокладку минерализованных полос и противопожарных разрывов в границах поселений.
Но чаще всего человеческие усилия оказываются ничтожными, когда лесной пожар разрастается и превращается в верховой. Именно такой огонь уничтожил в августе 2021 года свыше 30 жилых домов села Бясь-Кюель. В июне и июле жители этого села, как и Шологона, практически в одиночку боролись со стихией.