Об арестах людей, подозреваемых в шпионаже или госизмене, мы с вами больше можем не услышать. Как передает источник ИТАР-ТАСС, база судов Москвы (а именно в столице обычно рассматриваются такие дела) перестанет отображать их фамилии.
Что это значит?
Что человек, которого задержали по подозрению в страшном преступлении, просто сгинет для всех. Никто не узнает о нем и его дальнейшей судьбе, если только его нечаянно не найдут в СИЗО члены ОНК.
Даже в советские годы имена шпионов и изменников предавались огласке, чтобы народ, так сказать, знал «героев» и покрыл позором.
Чего же тогда боятся нынешние следователи и судьи?! Виновен или невиновен человек — это никак не должно отразиться на условиях его содержания за решеткой. Пока же зачастую следователи пытаются внушить арестованным по делам о госизмене и шпионаже, что они — особенные и не могут рассчитывать на все то, что полагается обычным заключенным.
Истории жительницы Калининграда Антонины Зиминой и самого пожилого на данный момент (74 года) «изменника» — ученого Виктора Кудрявцева из Королева — тому печальное подтверждение. Женщина все три недели, что за решеткой, расчесывает волосы пальцами, а тающий на глазах старик мечтает о коробке спичек…
Напомним, что об аресте Антонины стало известно на прошлой неделе — после того, как в «Лефортово» ее нашли члены Общественной наблюдательной комиссии. Однако проговорить с ней толком тогда не удалось. Жалоб нет, за что сидит — сама якобы не знает. Тогда журналистам удалось раскопать, что Зимина является экспертом в Фонде поддержки публичной дипломатии имени Горчакова. Причем специализируется на политике стран Балтии в отношении России. Три года назад ее депортировали из Литвы в Россию, считая агентом российских спецслужб. А в начале этого года литовские спецслужбы предлагали ей сотрудничество. Она, по словам друзей, отказалась, но вскоре была арестована.
Впрочем, меня как правозащитника волнует не ее статья (пусть суд разбирается в виновности или невиновности), а то, что с ней происходит за решеткой.
— Мне после первого прихода членов ОНК на прошлой неделе разрешили наконец написать домой письмо! — спешит поблагодарить Зимина. — Впервые за все время, что я тут. А я нахожусь в «Лефортово» с 4 июля…
— Постойте, но никакого разрешения на отправление писем не требуется. Вы можете писать кому хотите на волю. Если письмо не пройдет цензуру, вас оповестят, и все.
— И я так думала, но мне сказали: мол, у меня дело особое, с грифом «совсекретно», и обычные правила на меня не распространяются. Сотрудник «Лефортово» заявил, что нужно письменное разрешение следователя. А следователь сказал: «Нет признания — нет писем». И я все это время была без связи с родными.
— Это незаконно. Правила внутреннего распорядка распространяются на всех заключенных вне зависимости от статьи.
Сотрудники «Лефортово» подтверждают наши слова и обещают «вычислить» того, кто ввел Антонину в заблуждение. Но сомневаются, что это правда. Вроде как никто не мог не принять у нее письмо.
— Не принимали! Я могу описать сотрудника, который требовал письменного разрешения следователя. Крепкий, с глазами восточного типа…
— Почему вы не сказали своему адвокату, что вам запретили переписку с родными?
— Я не знаю, кто тот адвокат, который был на следственных действиях. Я спросила у него: «Кто вас нанял?» Он ответил, что это тайна.
— Это не может составлять тайну! Требуйте письменного отказа от него. А почему вы в камере одна?
— Оперативник ФСБ Иван Федоров сказал: мол, если я посижу одна, то охотнее буду общаться со следователем (сотрудники «Лефортово» уверяют, что разберутся и что скорее всего ей просто не нашли подходящей сокамерницы. — Прим. авт.). Ну, я привыкла уже. Читаю книги. Хотя сложно без человеческого общения.
— Простите, а что у вас с волосами? Выглядят странно.
— Я голову мою тюремным мылом, а расчесываю пальцами. Расческу пластмассовую не отдали мне, потому что там маленькое зеркальце есть. У меня был гель для мытья — его не отдали, потому что там железный колпачок.
— Зеркальце можно вытащить, колпачок — снять, это же элементарно. Или опять следователь не разрешает?
— Не знаю.
— Вы очень бледная — почему?
— Я падала в обморок уже два раза. Врачи приходили, померили давление, дали валидол и сладкий чай. Но все мои медицинские документы — у следователя Алексея Хижняка, он их сюда не передал и судье даже не показал (на суде так и прозвучало: не представлено медицинских документов. — Прим. авт.). А там есть назначения эндокринолога. Но вы знаете, я рада, что после прихода ОНК мне сразу принесли посылку от мужа…
Еще один обвиненный в госизмене — худющий дедушка Виктор Викторович Кудрявцев, который сейчас на карантине. На нем — тюремные брюки, которые он обмотал вокруг пояса.
СПРАВКА «МК»
Виктор Кудрявцев — сотрудник ЦНИИ машиностроения, кандидат физических наук. В 2003 году в числе прочих ученых награжден Премией Правительства РФ за создание стартового и технологического оборудования ракетно-космического комплекса «Морской старт». В 2014 году участвовал в ежегодных Королевских чтениях с докладом «Наземная отработка акустики старта ракет-носителей». В 2016 году в числе других ученых подписывал письмо в поддержку сотрудника ЦНИИМАШ, создателя космических аппаратов Владимира Лапыгина (он, кстати, еще старше Кудрявцева — 1940 г.р., получил 7 лет тюрьмы). Обвиняется в госизмене. Источники утверждают, что задержание Кудрявцева — продолжение пятничного скандала, когда в ЦНИИМАШе прошли обыски, связанные с утечкой за рубеж отечественных разработок в области гиперзвука.
— Не нашлось моего размера, — вздыхает Виктор Кудрявцев. Он хвалит манную кашу, но говорит, что у него диабет, есть ее не может. Ни меддокументов для назначения диетического питания в СИЗО, ни подходящих продуктов с воли у него нет.
— Но мне бы коробок спичек. Курю, а поджигать нечем. Арестовывали дома, с постели подняли, но взять ничего с собой не дали почему-то. Почему?..
— Неужели сослались на вашу статью?
— Статья у меня ужасная… В моем возрасте это билет в один конец. Психика у меня крепкая. Передачки некому передать: жена дома с внуками, не сможет их оставить.
— Вы неплохо держитесь для человека, впервые попавшего за решетку, да еще в немолодом возрасте!
— Я все держу в себе. Спасибо, что пришли.
Арестанты в этот наш лефортовский визит вообще как никогда прежде подчеркивали роль членов ОНК. «Связь с миром», «спасители» — как только нас не называли. Наверное, с учетом все более жестких решений судов и более суровых и подчас не совсем законных действий следователей ОНК и вправду останется последней надеждой. Но и ее власти хотят отнять — видимо, не понимая, к какому самоуправству следствия и какой деградации всех правоохранительных институтов это приведет.