Sakhaday продолжает публикацию воспоминаний Петра Осиповича Иванова. Они потрясают своей искренностью и подробностями. В них - самая суть войны.
Павел Осипович Иванов - родом из Кыргыдая Вилюйского района, сражался минометчиком в составе 466-й и 131-й стрелковых гвардейских дивизий в самом пекле войны — обороне Ленинграда, прорыве линии Маннергейма и за освобождение Прибалтики от фашистского ига. Он 828 фронтовых дней и ночей честно воевал рядовым солдатом.
Последнее дело, сравнимое с трусостью и предательством
Боевые действия ожесточились. Мы ведем обстрел, меняя огневые позиции несколько раз в день, — передвигаемся вперед в сторону леса. Немцы открыли по нашим позициям ураганный огонь из орудий и плотно стреляют из автоматов и пулеметов. Под грохот снарядов и свист осколков не сразу заметил, как на меня рухнуло дерево, разбрасывая во все стороны комья земли. Как меня не расплющило, сам бог знает. Оглушенный ударом, с трудом выбрался из колючих ветвей и увидел на холме фрицев, которые с криками “Вперед!” бежали прямо в нашу сторону. Схватив автомат, который был на боевом взводе, стал накрывать их огнем. Таланкин и Баишев куда-то бесследно исчезли.
Наши бойцы, видимо пехотинцы, не выдержав гитлеровского напора, пустились наутек. Здесь только понял, что самое мерзкое — это когда свои бросают тебя на произвол судьбы. Я не мог последовать их примеру, потому что оставление орудия немцам — это последнее дело, сравнимое с трусостью и предательством.
Поняв, что могу рассчитывать только на себя, отстреливаясь из автомата, побежал к нашей огневой точке, которую окапывали на склоне холма с редкими деревьями. Там, сняв нижнюю часть миномета, зарыл его в землю, чтобы враг не воспользовался им. Понятное дело, один не смогу тащить такое огромное орудие, обычно это делали по трое, и то с трудом. Кое-как подперев ствол орудия, что есть силы рванул в сторону своей части. И тут краем глаза заметил фрица, мчащегося через овраги с редкой растительностью в направлении наших. Я присел на корточки возле небольшого камня и короткой очередью уложил его.
Я, несясь как вихрь, увидел до боли знакомое лицо моего друга, железного русского солдата Павла Новикова, который на бегу отчаянно вел огонь из автомата, а временами он, невероятно подвижный и озорной, резко падал землю и стрелял, лежа ничком, и снова бежал. “Павел!” — кричу, и он, сразу заметив меня, помахал рукой.
Дальше мы держались вместе — мчались, прячась за крупными камнями. На ходу он рассказал, как схватил командира III батальона, тикающего, предательски бросив свои позиции, и приказал вернуться назад, и как вскоре после этого он погиб. А человек, оказывается, носил звание капитана...
Мы наконец-то добрались до старого места дислокации, богатый боевой опыт не подвел нас и на этот раз. Мои командиры Таланкин и Баишев, оказывается, здесь. Баишев, увидев меня, тут же бросился обниматься: “А я думал, ты погиб”.
— А что миномет-то бросили? За оставление орудия врагу полагается расстрел! — возмущаюсь, еле сдерживая себя.
— Да не было возможности. А ты разве не слышал приказ: “Возвращаемся!”
— Нет.
А про себя ругаюсь: “Только свою шкуру берегут!”
К вечеру пришел командир взвода Алексей Матвеев и приказал нам, уцелевшим минометчикам: “Атакой вернуть свои минометы”. Глубокой ночью мы, крича "Ура", вступили в бой. Умело маневрируя, нещадно стреляем из автоматов, прикрываясь деревьями. После жесткой схватки мы вернули утраченные позиции — отбили основную высоту, где стояли наши минометы. Орудие нашего расчета немцы не тронули, а вот другие успели поставить на прямую наводку в сторону наших войск. А из орудия Новикова уже успели сделать несколько выстрелов.
У нашего миномета нет нижней части, а прицел, оказывается, наводчики с собой таскают. Нашли тело Баранова и еще несколько неизвестных трупов и похоронили, вернее, не похоронили, а лишь прикрыли дерном на скорую руку. Нигде не нашли парня по фамилии Мельчанов из нашего взвода — тела нет, видимо, его взяли в плен.
Мы атакой взяли еще две высоты. Внизу первой — болото и камни размером с дом. Минометы установили за второй высотой и опять стали отстреливаться. В этом бою Таланкина и Баишева ранило.
Злые и упрямые, на подгибающихся ногах
Мы получили приказ отвести их в санчасть, а на обратной дороге захватить с собой патроны (обычно мы ящики с тяжеленными патронами тащили на себе, привязав веревками). Адъютант командира роты минометчиков Рево и я осторожно уложили Таланкина в маскхалат и старательно понесли его на себе. Ему, оказывается, пулей прострелили обе ноги. А Баишева, получившего ранения в бок и левую руку, сопровождал незнакомый парнишка.
Под непрекращающийся свист пуль и взрывы снарядов, а они рвутся справа и слева, спереди и сзади, несем долговязого Таланкина, как маленького ребенка, по очереди на спине. “Скорей! Что ж вы так медленно, скорей!!!” — дико кричит и громко стонет от боли искалеченный солдат и бьет нас кулаком. А быстрей никак нельзя, ведь еле волочим ноги по болотистому месту — кругом грязь и слякоть. Мы, почти выдохшиеся, на подгибающихся ногах еле доволокли раненых Таланкина и Баишева до покрытой цементом местности, где располагалось много-много палаток санчасти.
Взяв боеприпасы, мы тронулись в обратный путь. “Скоро закончится топкое место и станет легче идти”, — подумал я, и вдруг неожиданно с левой стороны мелькнул немец в пестром маскхалате и ударил автоматной очередью. Но пули пролетели, не задев нас. Я прыгнул в сторону ближайшего большого камня. Мой напарник тоже залег на землю. Не дав опомниться, я метнул гранату в сторону немца. Раздался грохот, и через мгновенье три-четыре немца со всех ног бросились вниз по склону холмика. Я и парень быстро вскочили и успели срезать убегающих немцев автоматными очередями.
Пуля за пулю, снаряд за снаряд
Немного передохнув, мы вернулись в свою часть. Наши минометчики опять, оказывается, немного отступили, потому что противник засек и стал вести прицельный огонь. Свист пуль, разрывы гранат и бомб не прекращаются ни днем, ни ночью. Говорят, осколки от разрыва трехкилограммового снаряда разлетаются до 18 километров, так что убивают даже лежачих на земле.
Ребята, прячась за большим камнем, роют место для новой огневой позиции. В 10-ти метрах от этого большого камня из 50-мм миномета стреляет наш молоденький комсорг Жирков. Я веду огонь по атакующим немцам, расположившись между двумя камнями недалеко от него.
Наши огневые точки находятся на каменистой возвышенности, а немцы — снизу, на открытой местности с редкими деревьями. Несмотря на это, нас осталось совсем немного. Некоторые наши минометы, разобранные по частям, лежат у камней — их просто некому установить.
В этой кутерьме недалеко взорвался снаряд, осколки которого устремились и ввысь, и вспахали в двух-трех метрах от меня всю землю. Один из осколков прошелся вскользь по большому пальцу ноги.
Подготовила к печати Галина МОХНАЧЕВСКАЯ
Фото из свободных источников