Страницы, опаленные войной. "Он пробыл на войне долгих 828 дней"
Sakhaday продолжает публикации дневника участника Великой Отечественной войны Петра Иванова.
Петр Осипович родом из Кыргыдая Вилюйского района, сражался минометчиком в составе 466-й и 131-й стрелковых гвардейских дивизий в самом пекле войны — обороне Ленинграда, прорыве линии Маннергейма и за освобождение Прибалтики от фашистского ига.
Он пробыл на войне долгих 828 дней.
Генеральное наступление Советской Армии
Огневая операция
Спасительного сна ни в одном глазу — после трудного задания поспал всего два-три часа. Около семи часов утра привезли завтрак. Немного подзаправившись скудной солдаткой едой, собрали вещички в дорогу и сели ждать дальнейших указаний.
Погода выдалась солнечной, на небе — ни облачка. Этот день, 10 июня 1944 года, врезался в память. Около 10 часов утра началась артиллерийская атака. Первыми заиграли “Катюши”. За ними начали свою работу минометы, пушки-гаубицы, зенитки. Самолеты тоже стали беспрерывно бомбить и обстреливать с воздуха.
В течение двух часов обрушился невообразимо яростный шквал огня, изрыгаемый и нашими, и вражескими орудиями. От их многоголосого хора — гула и тяжелого грохота разрывающихся снарядов, свиста трассирующих пуль, скрежета металла, рычания пушек, завывания бомб и мин, рева самолетов — больно бьет по ушам. Все это вместе с душившей гарью и грязью, полными боли нечеловеческими воплями умирающих, льющейся рекой крови, огнем пожарищ вызывает чувства, которые трудно передать словами.
Крепко стиснув зубы, мы, солдаты, понимаем, что надо идти вперед, только тогда одержим долгожданную победу за честь, свободу и независимость Родины.
Наши боевые расчеты, кажется, несут серьезные потери. Из девяти минометов, имевшихся в нашей роте, практически ничего не осталось. Несмотря на это, мы, хватая закопченный воздух пересохшими ртами, обливаясь липким грязным-прегрязным потом, ведем массированный минометный огонь. И в этой ожесточенной бойне не поймешь: кто умер, а кто жив?!
Вместо командира роты Громова назначили нашего взводного Коновалова. А взводом стал предводительствовать Матвеев, в расчете которого в живых никого не осталось. Покамест только мы, солдаты второго расчета, или по-простецки как нас называют — “люди Таланкина”, целы и невредимы. Так что, перетряхнув три расчета нашей роты, смогли сформировать лишь одно подразделение. Обливаясь потом из-за изнуряющей жары, стреляем из раскаленного орудия.
Вскоре раздалась команда: “Вперед!” В этот день мы сквозь огненный смерч прошли 25 километров. Таща на себе тяжелое оружие по пыльным и ухабистым дорогам, чувствуем, как земля словно горит под нашими ногами. Это, наверное, и есть настоящий ад.
В пекле боя
Даже попав в самое пекло боя, не перестаю поражаться гигантскому оборонительному рубежу маршала Маннергейма. Так вот: комплекс сооружений представляет собой шесть полос обороны. После четырех рядов колючих проволочных ограждений, натянутых на мощные балки, идут тонкие проволочные оборонительные щиты, сплетенные наподобие внутреннему обручу верши. Затем только — ограждения из тончайшей колючей проволоки.
По слухам, система финских укреплений имеет ширину по фронту 136 километров, в глубину — до 95 километров. Колючие проволочные заграждения растягиваются до 330 километров, и на всем протяжении обороны имеются тщательно скрываемые под землей бетонные “живучие” огневые точки: доты, дзоты, надолбы, рвы...
Говорят, их ни сверху, ни с боков бомбежкой не прошибешь. А противотанковые преграды сооружены в виде боковых стен огромных домов.
Взяв несколько глухих деревушек, мы вступили в одно крупное селение. Враг жестко сопротивляется — из угла любого дома, из-за дерева или каменной глыбы открывает огонь, бросает гранату.
Пробегая мимо одного большого дома, натолкнулся на несколько обугленных трупов — не разберешь, наши или немцы. Судя по часто встречающимся убитым, нескончаемому шквалу огня из орудий разных калибров, густому дыму и копоти, больно застилающих глаза, мы продолжаем нести потери, причем значительные.
“Хэнде хох!”
Я, подкравшись к белому домику на краю соснового бора, полоснул автоматной очередью по нижней части окна и заскочил в дверь. В доме, оказывается, нет комнат. В углу напротив двери виднеется добротная печка, а посередине — стол. На нем лежат немецкий котелок, фляжка и каска. Засовывая эту хозяйственную утварь в свой вещмешок, заметил подполье. Резко открыл его крышку и, с остервенением колотя ногами об пол, заорал на всю катушку: “Хэнде хох!”
Внизу что-то грохнуло. И тут меня охватил леденящий панический ужас: оказывается, стою далеко от двери у окна. Если, чего доброго, стрельнут или кинут гранату, то мне — хана.
Через мгновенье из погреба показались вытянутые руки, затем предстал больших размеров немец без оружия и ремня.
— Еще кто-нибудь есть? — кивнул я в сторону подполья.
Он мотнул головой. Я одним движением ноги закрыл дверцу. При малейшем неосторожном движении фрица, готов пристрелить его на месте. Как якуты говорят, если этот детина надумает “съесть” меня, то не наестся — это точно.
Я, показывая на запястье, потребовал у фрица часы. Он правой рукой из кармана брюк вытащил часы на цепочке. Я быстро засунул их в свой карман.
С немца не спускаю глаз. При каждой попытке дылды опустить руки ору во все горло.
Когда я кивнул на дверь, он, оглядываясь, приоткрыл ее и только хотел было переступить порог, как я нажал на курок автомата. Перепрыгнув через безжизненное тело, выскочил на улицу.
Нам “для утехи”
Мои напарники тоже заходят в каждый дом. Вскоре, прочесав деревню, двинулись дальше. Натиск врага несколько спал. Кажись, основные силы стал перебрасывать в другие места, а нам “для утехи” оставляет несколько взводов и рот.
Паля из орудий, ворвались в очередной пункт — деревню, расположенную на большой равнине. Мы были на самой окраине деревни, когда посередине запылали дома. В небо вздымались языки пламени, за которыми следовали черные клубы дыма.
Опять прострелив окно первого попавшего дома, резким пинком распахнул двери. Уже вступая левой ногой в дом, краем глаза заметил чью-то тень, промелькнувшую за печкой, и в тот же миг автоматная очередь прошлась по полу, чудом не задев мои ноги. Долго не мешкая, кинул две гранаты друг за другом и отпрянул назад. Раздался грохот, и все заволокло едким дымом. Я, не оборачиваясь, пошел дальше.
Своих парней застал в длинном складском помещении, где они, найдя кули с сухарями, уже устроили небольшую пирушку. Не обращая внимания на обугленный труп, лежавший ничком у двери, — сразу не определишь, чей солдат, полоснул кончиком ножа по одному из ближайших кулей. Содержимое куля — мучное изделие, напоминающее тоненькую лепешку, сколько мог, запихал в карманы и за пазуху.
Оставляя вместе со всеми эту деревню, обратил внимание на то, что многие заимели лошадей: кто едет верхом, кто тянет за узду, а кто запряг телегу. Лошади как на подбор крупные, породистые.
Галина МОХНАЧЕВСКАЯ