Страницы, опаленные войной. "Не хватало, чтобы тыловая крыса пугала войной"

Sakhaday продолжает публикации дневника участника Великой Отечественной войны Петра Иванова.

Петр Осипович родом из Кыргыдая Вилюйского района, сражался минометчиком в составе 466-й и 131-й стрелковых гвардейских дивизий в самом пекле войны — обороне Ленинграда и за освобождение Прибалтики от фашистского ига. Он пробыл на войне долгих 828 дней.

Ранение в боях за Константиновку

К вечеру пехота приблизилась к краю Константиновки. Мы, получившие задание установить телефонную связь, погрузив на спины мотки с кабелями, следуем по пятам за пехотой. Не надо быть особо прозорливым, чтобы не заметить, как места, через которые должны протянуть линии связи, в буквальном смысле слова вздымаются от взрывов снарядов.

“Надо понаблюдать за временем обстрела”, — предлагаю монтеру Смирнову. Напарник согласился. Чуток притаились. По моим расчетам, палят через каждые 5-6 минут. “Давай!” — крикнул я, и мы оба рванули вперед.

Мы зашли в деревню с наступлением сумерек, но от зарева горящих домов все видно как на ладони. На улицах стоит невообразимый ужас — клубы дыма, грохот стрельбы и взрывов, крики.

Первый моток кабеля я уже размотал, осталось чуть больше половины второго. Несмотря на тяжелый груз, я, завидев разбегающихся в разные стороны немцев, несусь от дома к дому, почти ничего не слыша — уши заложило от грохотанья, и открываю огонь. Смирнов, устроившись в углу одного дома, связывается с командиром.

К концу размотки второго кабеля не заметил, как оказался в гуще фрицев на одной из улиц в середине Константиновки. К счастью, успел заметить неподалеку то ли большой дом, то ли гараж, в тени которого можно преградить дорогу противнику. Отстреливаясь, пячусь в укромное место. Только залег в тень, как посередине улицы взорвалась мина, и острая боль пронзила руку. Несмотря на это, продолжаю стрелять в сторону убегающих немцев.

Через некоторое время примчался запыхавшийся Смирнов и расположился рядом. “Давай двинем вперед!” — крикнул парню и хотел было вскочить, но, не устояв на правой ноге, ударился лицом о землю. И только тут заметил, что с левой руки и правой ноги ручьем льет кровь.

Шапка куда-то исчезла, остался, оказывается, в одной шинели. Друг сразу же побежал искать санинструктора. А я тем временем кувырком скатился в уличную канаву и открыл огонь.

Как сам себе помог попасть в госпиталь

Санинструктора что-то не видать. Вскоре вернулся Смирнов и, перевязав мне на скорую руку раны, немного проводил. У одного солдата, встретившегося по пути, обменял автомат на винтовку. Когда кое-как приковылял в батарею, опираясь на винтовку, комбат, осмотрев, сказал: “Ранение небольшое, останешься в части”. Меня уложили в землянку. Только тогда я почувствовал режущуюся боль в боку и ноге. Ночью, услышав мои стоны, санинструктор Анна осмотрела раны и на рассвете на лощади отправила меня в медсанбат.

Медсанбат, оказывается, находится далеко от места боев. Меня, как и других раненых, устроили в небольшом еловом шалаше.

Второй день нахожусь в медсанбате, но до сих пор не то чтобы осмотреть, и близко никто не подходит. От отчаяния дергаю за подол белых халатов всех, кто мимо проходит. “Сейчас, сейчас”, — отвечают они и убегают дальше.

Нескончаемым потоком все прибывают и прибывают раненые — привязанные к доскам, безрукие, безногие, потерявшие дар речи...

Одним словом, я здесь насмотрелся искалеченных войной людей.

Не знаю, как сложилось бы дальше, если бы не случайная встреча с телефонисткой нашей батареи Шурой. Она, завидев меня, сильно обрадовалась и бросилась целовать:

— Петя, тебя ранили...

— Я тут второй день, но меня еще не перевязали и не дали поесть, — поспешил пожаловаться.

— Минуточку! — и Шурочка куда-то убежала.

Через некоторое время вернулась с кружкой чая и половиной буханки белого хлеба. Мы вдоволь наговорились. Она, оказывается, еще до наступления из-за болезни глаз попала в медсанбат. Сейчас, поправившись, помогает здесь.

Шура потрогала ногу — боль невыносимая. Когда она побежала искать медсестру, мне захотелось в туалет, поэтому выполз на свежий воздух. Дикая боль в ноге еще более усилилась.

Возвращаясь в шалаш, увидел грузовую машину, полную раненых. Расспросив, узнал, что их везут в Ленинград. Я без чьего-либо разрешения полез в кузов.

“Куда?!” — взревел капитан, видимо, сопровождающий, и дернул за больную ногу. Вскрикнув от боли, я здоровой ногой пнул капитана в грудь. Находившиеся в кузове машины бросились с руганью на капитана: “Он ведь тоже ранен, что дергаешь?” — и силой затащили к себе. Капитан не стал перечить, просто махнул рукой.

По дороге в Ленинград ужаснулся множеству мертвых, лежавших словно снопы на богатой урожаем пашне. Все они полегли, защищая город Ленина.

Естественно, медицинской карточки у меня не было, поэтому документы оформили по книжке красноармейца и направили в госпиталь. Здесь я встретил знакомого Афанасьева, с которым служил в одной части. Ему пробили пулей нижнюю челюсть.

Через два дня мне прооперировали правую ногу и извлекли большой осколок. К счастью, осколок пробил только мягкую ткань, кости остались целы. За время операции я ни разу не застонал. Видимо, поэтому женщина-хирург после операции зашла в палату, погладила меня по голове и, прильнув щекой, сказала: “После войны мы обязательно поженимся. Я еще такого храброго вояку не встречала... Кто ты по национальности? Запомни мое имя — Мария Ивановна. Я — белоруска”.

После этого разговора, пребывая в госпитале и выписавшись, ни разу ее не встретил. Не знаю, быть может, ее направили на фронт...

“Ты специально, чтобы избежать поле боя, раскрыл рану...”

Через 20 дней меня направили к выздоравливающим в 12-е отделение. Как ранее, бить баклуши не пришлось. Ночами из товарных вагонов выгружаем дрова. Вагон разгружаем впятером. Время от времени со склада выдают продукты, так что питание отменное.

Здесь встретил земляка — пожилого русского из Верхоянска. Его звали Михаилом, а вот фамилию, хоть убей, не помню. Уж очень он был обжорист да ленив. Поэтому я не стал поддерживать с ним дальнейшие связи.

На 9-й, то ли на 10-й день пребывания на новом месте случилась история, которую нельзя назвать незадачливой, скорее всего она выгодно сыграла в мою пользу. Как все-таки метко сказано в одной якутской пословице: “С больного места рука не сходит”.

Так вот, ожидая в перевязочной врача, я потихонечку отковырял на ране сухие корочки. От этого немного просочилась кровь. Застав меня за таким занятием, старый хирург, кажется, еврей, накинулся с руганью:

— Ты специально, чтобы избежать поле боя, раскрыл рану...

— Да вы что?! Я всего лишь отковырял корочки. Что ж тут такого? — вспыхнул я от негодования. — Ради бога выписывайте. Никто войны не боится. Я тут не дрова выгружать приехал...

Услышав сильную ругань, откуда-то прибежала женщина-врач. “Так ведь рана еще не зажила. Рано еще его выписывать”, — начала было она заступаться. Но старик прервал ее на полуслове: “Нечего тут отлеживаться. Сегодня же выписывайте”.

Каким бальзамом на душу пролилась мне эта долгожданная весть! И я на радостях вскочил на больную ногу и выпалил что есть силы: “Спасибо, товарищ майор!” Старик от злости аж побагровел.

Когда зашел за справкой в соседнюю комнату, женщина-врач встретила с упреком: “Не надо было вам вступать в перепалку”. Я опять, не сдержавшись, вскипел: “Скорей выписывайте справку. За кого вы меня тут принимаете? Не хватало, чтобы тыловая крыса пугала войной. Я воюю не первый год...”

Женщина лукаво улыбнулась и покачала головой.

— Откуда вы родом?

— С севера. Слыхали про Ледовитый океан?

— А почему тогда имя русское? Я вот знаю казахов, их всех величают по-казахски.

— Сказал же, что я не ихний. Скорей выписывайте справку.

Но женщина все продолжала расспрашивать:

— Образование какое?

— Два класса. На своем родном языке...

Кто ее знает, о чем она думала, расспрашивая.

Записала Галина МОХНАЧЕВСКАЯ